Еван Ник — Подарок бессмертия

Зачем он пришел в «HR»? Не за чем. Какая разница. Он просто шел. Он бродил по зданиям и помещениям, смотрел на разбросанные бумаги, но не понимал их. Он просто ходил и смотрел. Без цели. Он увидел, почему и как его вирус создал вирус смерти, но не удивился, не остолбенел, не раскаялся. Он не испытал ничего. Ни ужаса, ни вины, ни сожаления. Разве это что–то меняло теперь? Он просто шел дальше и зашел в кабинет Роя. Он его не искал, не собирался с ним говорить, он здесь сел потому, что устал. О чем теперь говорить? Он не знал, как долго они так сидели.

Рой повернулся вместе с креслом к столу, положил руки на стол, сидел и смотрел на Морриса. Рой сидел и думал. Много думал. Обо всем думал. Он не знал, зачем и почему он продолжает думать. Раньше он никогда не размышлял так много на темы, отвлеченные от работы, от науки, ДНК, вирусов, клеток. Ему это было неинтересно. Теперь не имело смысла думать о работе, науке или вирусах, и он думал обо всем остальном. Думать обо всем остальном тоже не имело смысла, но он не мог не думать. У него не получалось не думать. Все это было также неинтересно, как и раньше, но теперь по другой причине. Слов не было, только мысли. Рой хотел от них избавиться, чтобы они исчезли насовсем, но у него так не получалось. Поэтому он сидел и думал, просто так, без цели, без смысла, без конца.

Рой думал о том, что когда–то давно, последнее чувство, которое он испытал, оказалось чувством зависти. Никогда раньше он никому не завидовал. Чувство зависти к Руби, к тому, как она вспомнила о жизни, о любви, обо всем. Вспомнила обо всем том, о чем они все забыли. Пусть это глупо, бессмысленно и бесполезно, но она вспомнила. Когда Рой ворвался в подвал и увидел замороженную Сару, он бросился к двери, хотел ее открыть, попытаться спасти Сару, но Руби ему не позволила. Она не дала ему войти, не дала открыть дверь. Она плакала и умоляла Роя спасти Сару, потом, когда–нибудь. Рой ведь бессмертный, он ведь гений, он сможет. Он может ждать сто лет, тысячу, до тех пор, пока не придумает, как ее спасти, как вернуть ее к жизни, как все исправить. Руби вспомнила, что ей безразлично, что произойдет с ней самой, с Роем или даже Сарой. Рой завидовал Руби потому, что она вспомнила, что значит жизнь, и боролась за жизнь, боролась за бессмертие. Не за свое, за их общее бессмертие. Рой сидел и думал. Он просто не мог не думать, хотя теперь это не имело значения.

— Я, ты, Джо, кто угодно. Это все не имеет значения. Наверное, все кончилось в тот миг, когда я открыл бессмертие, — вдруг тихо подумал Рой.

— Наверное, только смертные люди могут бороться за бессмертие человечества. Дав бессмертие хотя бы одному человеку, я забрал бессмертие у человечества, которому больше не было нужды выживать в целом, как биологическому виду. Один единственный человек стал вечен, и все остальное человечество больше не имело для него значения, оно может исчезнуть, а вид останется, он останется. Люди, от святых до негодяев, пока они смертны, не могут существовать друг без друга. Они не хотят умирать, они боятся, ненавидят, готовы почти все отдать за возможность пожить подольше, но почти, а не все. Потому, что все равно знают, что умрут. Потому, что знают, что их бессмертие — только в бессмертии человечества. Так было, пока я не создал бессмертного человека. Он сам стал для себя человечеством. Только это — тоже ошибка. Только это без разницы. Ты иди. Мне надо подумать.

Я сидел на берегу и продолжал бессмысленно смотреть вдаль, когда почувствовал, что кто–то идет.

Не было ни звука, ни движения, но я знал, это она. Почему–то мне было все равно, и я остался так же недвижим. Не было даже движения мысли. Она подошла и села рядом, я не видел, но чувствовал это. Потом, я все–таки не выдержал и повернул голову. Она сидела рядом со мной и так же смотрела вдаль. Ничего не изменилось, ей по–прежнему не было никакого дела до меня лично, ей просто больше некуда идти. Она меня никуда не звала, и она никуда не спешила. Вдруг я понял, почему мне безразлично ее присутствие. Мне ведь нет до нее никакого дела, она мне стала неинтересна и не вызывает никаких эмоций, даже страха. Может, у меня уже тоже нет лица? Я пожал плечами. Я снова смотрел на океан. Он оставался все тем же, как все эти миллионы лет, и наверное, останется таким навсегда.

Мы сидели рядом и смотрели. Я не знаю, как долго, может вечность? Она положила мне руку на плечо, и я положил мою на ее. Океан начал исчезать, я подумал, что понял, в чем смысл смерти, может теперь я не ошибся? Впрочем, теперь слишком поздно. Впрочем, какая теперь разница? На песке осталась лишь статуэтка с протянутой рукой.

Все умирают рано или поздно.

2008 г.