Ибрагимов Канта — Учитель истории

© Канта Хамзатович Ибрагимов, 2017

ISBN 978-5-4485-9620-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Учитель истории Малхаз Шамсадов, несмотря на свой возраст – под тридцать, слыл вечным юношей, наверное, из-за своего небольшого роста и телесной юркости, а более – из-за не сходящей с лица улыбки в виде постоянно вздернутых, смешливых губ и неунывающих, искрящихся темно-карих глаз, которые жизненной влагой любопытства и познания блестели на его смугловатом, по-юношески слабо поросшем щетиной лице…

Сегодня, 1 сентября 1991 года, у учителя истории двойной праздник: во-первых, понятно, первый день занятий, что всегда для него трогательно и приятно, а, во-вторых, что более важно, в маленьком горном селе Гухой, после долгих лет строительства и простоя, наконец-то сдано небольшое, но уютное здание школы; значит, есть надежда – село не опустеет, останутся в горах люди жить.

Ожидается, что открытие школы будет торжественно-праздничным. Из республиканского и районного центров прибудут важные руководители. По сценарию, который почти все лето с вдохновением готовила директор школы Пата Бозаева, с кустарной трибуны, изготовленной местным плотником, высокими гостями должны будут произноситься напутственные речи; с ответным словом благодарности об отеческой заботе выступит учитель истории как наиболее языкастый и молодой, а закроет торжественную часть сама директорша, после чего с различными номерами художественной самодеятельности выступят школьники (репетиции шли почти все лето), потом чаепитие и прочие обряды в духе горского гостеприимства и советской действительности.

Оправдывая себя тем, что готовится к торжеству, учитель истории, как никогда ранее, надолго застрял у небольшого видавшего виды зеркала, пытаясь повязать старомодный галстук. Однако ни этот неумело повязанный и не уместный в горах атрибут одежды, ни белая новая сорочка с большим воротником, ни бессонная ночь, якобы проведенная за написанием доклада, не придали его молодому лицу строгости и важности момента. Наоборот, уголки губ лукаво устремились вверх, а в глазах заблестели новые искорки мечтательного романтизма. Было отчего. Накануне директорша представила ему свою племянницу – практикантку, студентку исторического факультета.

– А я знаю Малхаза Ошаевича, – озаряясь улыбкой, привстала практикантка, – Вы у нас преподавали на первом курсе… а потом неожиданно уволились.

– Да, было такое, – в ответ улыбнулся учитель истории.

Больше коллеги-историки ничего сказать не успели и стоя слушали речь директорши о том, что племянница специально привезена в родное село, чтобы она хотя бы немного пожила в горах, подышала чистотой родного воздуха, «ибо в городе все не так, люди черствые, наглые и плохие». Учитель истории согласно кивал, как обычно улыбался и изредка, все больше и больше задерживая взгляд, смотрел на слегка порозовевшее, опущенное лицо практикантки. В мыслях он вернулся на несколько лет назад, пытаясь вспомнить эту студентку, и прозевал вопрос директора.

– Так где доклад? – повторила Пата Бозаева.

– А!? – учащенно заморгал Шамсадов и с такой непосредственностью перевел взгляд на директора, что та глубоко вздохнула и, чмокнув недовольно губами, все же без злобы сказала:

– Когда же ты взрослым станешь?.. Чтобы утром все готово было, и свой доклад мне тоже покажи. А то опять понесешь ахинею о своих хазарах… Не надоели тебе твои дурацкие раскопки? Вы, историки, какой-нибудь разбитый горшок найдете и целую легенду насочиняете… Иди домой, готовься и не лазай больше по пещерам, и так все горы перелопатил. – И уже вслед, в коридор. – От твоих находок теперь и нам неприятности… Понимаешь, – когда Шамсадов торопливо ушел, директор обращалась к племяннице, – в пещерах что-то нашел, так сюда со всего мира тунеядцы и романтики потянулись. Весь район консервными банками забросали. Слава Богу, власти как никогда быстро среагировали, округу госзаказником обозвали. Казалось бы, пронесло, так нет. Года два назад высоковольтную линию вели через горы, в Грузию. Всем свет, дорога, работа. И что ты думаешь?! Снова этот историк! Все детство в нем играет! Стал он, как ворон за пахарем, ходить за строителями. И вот рыли очередную яму для вышки в ущелье, а этот историк присмотрелся и обнаружил целое городище. Куда-то позвонил. Даже иностранцы примчались… А в итоге что: ЛЭП – не ведут, все закопали, ГЭС строить не будут, словом – вновь запретная зона… Ведь нас, вайнахов, после депортации жить в горы не пускали. Наше одно село на всю округу. А раньше здесь жизнь кипела.

В это время послышались восторженные детские крики. Директор бросилась к окну.

– Шамсадов! Шамсадов! – высунувшись в окно, повелительно закричала она. – Прекрати! Ты хуже детей. Вы всю траву помнете. А завтра люди приедут… Что? Ты не люди, ты учитель. Тебе не стыдно с детворой гонять мяч! Расходитесь по домам, готовьтесь к школе! Я вас всех на второй год оставлю. А ты, Шамсадов, доклад иди готовь.

Раскрасневшись от крика, директор стала вытирать пот с лица, наблюдая, как юные футболисты нехотя покидают школьную площадку.

– Фу! Что за горе этот Шамсадов. То детей в горы уведет, то купаться с рыбалкой, а теперь – вот, футбол выдумал. Нет, чтоб полезным делом заняться. Вот что значит безотцовщина!

– А школьный музей ведь он организовал, – из-за спины сказала практикантка.

– Да, – обернулась директор, лицо ее сразу подобрело. – Видела?.. Все он собрал, а как рисует! Просто талант! Вот только нет в нем степенности, недоходными делами занимается… Ты знаешь, ему за одну саблю – «Жигули» давали, нет – всю находку государству сдал. А там разворуют все… Женить бы его. – Она вскользь взглянула на племянницу, с ног до головы. – Вымахала ты. Все вы в городе акселератки, как на дрожжах… А вообще-то – непутевый он. Мужчина должен быть мужчиной, а этот все в книжках да в земле копается, бездельник этакий.

– А твой портрет он хорошо нарисовал.

– Да, – приосанилась директор, глянула искоса в зеркало. – Как есть! У него глаз – алмаз!.. Малхаз! – вновь выглянула она в окно. – Иди домой, иди. Надо доклады подготовить.

В это время учитель истории подумывал пойти на речку искупаться, потом побродить по горам, но раз назавтра ответственное мероприятие, то хочешь не хочешь, а хотя бы для директора доклад написать надо, сам-то он и без шпаргалки выступить сумеет.

Дома было душно, у настежь раскрытого окна изредка лениво шевелилась занавеска, под потолком упорно жужжала оса, с улицы тянуло алычовым вареньем, где-то плакал ребенок. Писать доклад, тем более для кого-то Шамсадов не хотел. От этих докладов он немало пострадал, и хотя сейчас не горюет, но одно время считал, что они исковеркали ему жизнь.

Не сумев пересилить себя, Малхаз, вместо того, чтобы сесть за стол, повалился на жесткие чеченские нары, устланные старинным ковром, рассеянно следил взглядом за осой, что-то упорно выискивающей у потрескавшегося от времени узорчатого деревянного потолка, а встревоженные чувствами мысли понесли его назад. Он хотел вспомнить студентку Бозаеву, но это никак не удавалось, потому что он, хотя ему и нравились, пытался не обращать внимание на девушек выше себя, и в то же время девушек вровень с собой и ниже тоже отвергал. В любом случае эту Бозаеву он не вспомнил, а память, как уже прошедшая история, побежала своим чередом.