Рязанов Эльдар Александрович — Эти несерьёзные, несерьёзные фильмы

Оформление серии А. Саукова

Фотография на обложке: © Marianna Volkova / Lebrecht Music and Arts / DIOMEDIA.

© Рязанов Э., наследники, 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Профессия кинорежиссера считается вполне приличной, уважаемой и даже завидной. Режиссер руководит, командует: «мотор!», «начали!», «стоп!», распекает членов съемочной группы, ездит на съемку в казенной легковой машине, выступает в телевизионных кинопанорамах, приглашается на премьеры и заграничные фестивали.

Действительно, со стороны жизнь режиссера может показаться весьма привлекательной. Довольно долгое время я тоже разделял это заблуждение.

Но однажды случилась история, которая заставила меня призадуматься. Фильм «Карнавальная ночь» только что прошел по экранам, и я ставил следующую кинокомедию, «Девушка без адреса».

Снимался эпизод на стройке в Черемушках, на четырнадцатом этаже. В съемочной группе объявили обеденный перерыв. Вместе с артистом Юрием Беловым мы пришли в столовую самообслуживания. Белов, одетый в грязную спецовку, красную майку и берет, имел вид ухарского сварщика или каменщика. На мне же был обычный костюм, рубашка и галстук. Я протянул чеки симпатичной круглолицей поварихе. Она быстро налила мне тарелку щей и шлепнула на блюдо порцию гуляша. А потом она открыла рот и уставилась на Белова, как завороженная. Не отрывая глаз от артиста, она накладывала ему гуляш. Одна ложка, вторая, третья, четвертая – и вскоре в тарелке образовалась огромная гора. Повариха протянула ее Белову. И тогда я возмутился:

– Девушка, как же так? Мы выбили чеки за одно и то же, заплатили одинаково. Почему мне вы положили так мало, а ему вон сколько?!

Откровенно любуясь Беловым, та улыбнулась:

– Потому что он артист.

– Какой он артист? Он у меня здесь на стройке работает, – сказал я, изображая из себя прораба.

– Знаете, дорогой товарищ, – презрительно ответила девушка, – я «Карнавальную ночь» семь раз видела.

Так и ушли мы от этой раздачи. Юрий Белов гордо нес гуляш, которого хватило бы на десятерых, а я понуро брел с крохотной порцией. И я впервые засомневался, правильно ли выбрал профессию?

Второй случай произошел в день премьеры фильма «Девушка без адреса», которая состоялась в Лужниках, во Дворце спорта. Присутствовало много зрителей. Как водится, съемочная группа и актеры перед началом сеанса стояли на сцене. Каждому подносили цветы, мы произносили взволнованные речи. После демонстрации фильма вместе с Николаем Рыбниковым, игравшим одну из главных ролей, мы вышли из Дворца спорта и сели в машину, чтобы ехать по домам.

В этот самый момент около пятисот поклонниц, заметив своего любимого артиста, буквально легли на автомобиль. В «Победе» сразу потемнело – все окна оказались закрыты телами девушек. Я сидел за рулем, а Рыбников – на месте пассажира. Отовсюду на нас (вернее, на него) смотрели восхищенные молодые глаза. Но поскольку внутри машины стояла тьма, девушки принялись скандировать: «Шофер, зажги свет!», «Шофер, зажги свет!» И мне ничего не оставалось, как зажечь свет, чтобы почитательницы смогли насладиться зрелищем своего кумира.

Тут я сообразил окончательно, что профессия выбрана неправильно – совершена крупнейшая в жизни ошибка. И я стал лихорадочно вспоминать: как же так получилось, что я пошел по этому неверному пути?

Я с детства любил читать. Читать научился, когда мне было три года. Помню, лежа на полу, я бормотал газетные тексты, не понимая их смысла. Меня интересовало само чудо: как из букв составляются слова. Читал я всегда запоем. Для того чтобы оторвать меня от книжки, нужно было окликнуть несколько раз – громко. Тогда я возвращался из волшебного мира Жюль Верна, Майн Рида или Александра Дюма, чтобы выяснить, зачем меня побеспокоили?

В восьмом классе я уже был уверен: самая лучшая профессия на земле – писатель! Для меня не существовало занятия прекраснее, чем чтение книг. Хотелось стать писателем и доставлять такое же удовольствие другим.

Писатель должен знать жизнь – это я усвоил крепко. А я ее совершенно не знал. Мое тогдашнее бытие не представляло интереса – так я считал в то время. Длиннющие очереди, в которых я простаивал часами за буханкой черного хлеба по карточкам; трудный быт эвакуации; прозябание в холодном бараке, где приходилось растапливать печку кусками резиновых шин, подобранных на свалке; охота на гигантских, полуметровых крыс, шнырявших по бараку; умение готовить не только уроки, но и обед; наука нянчить младшего брата – все это было буднями, прозой. Уж если писать – то о сильных характерах, экзотических странах, о небывалых приключениях, больших страстях!..

Я пришел к выводу, что, прежде чем освоить писательское дело, я должен выбрать себе такую профессию, которая дала бы мне возможность познать жизнь. А потом уж я создам произведения об увиденном, испытанном, пережитом.

В то время моей любимой книжкой был «Мартин Иден» Джека Лондона. Ее герой – моряк Мартин Иден, объездивший полмира и многое перенесший, становится писателем. В этом образе я нашел для себя пример, которому намеревался следовать. Сначала я утолю свою жажду путешествий, увижу новые страны и их жителей, а потом опишу это в своих сочинениях. Вопрос был для меня ясен и прост: надо поскорее кончать школу, поступать в мореходное училище и, подобно Мартину Идену, избороздить океаны, насытиться жизненными впечатлениями.

Чтобы не тратить целый год на учебу в десятом классе, я решил сдать экзамены экстерном. Условия были таковы: надо выдержать одиннадцать экзаменов. На каждый из них «отпускался» один день подготовки. Человек, схлопотавший двойку по какому-либо предмету, выбывал из этих «соревнований» навсегда, как принято на спортивных олимпиадах. Если ученик получал двойку на третьем экзамене, на пятом или на седьмом, он просто к дальнейшим испытаниям не допускался.

Я отважился рискнуть. Очевидно, в моем характере гнездились кое-какие авантюристические наклонности.

Поначалу дела двигались недурно. С литературой у меня сложились неплохие отношения. Сочинение, устный русский язык и литература прошли легко, в табеле красовались три пятерки. Дальше следовал иностранный язык, с которым я тоже более или менее справился, заработав твердую четверку; к географии – без нее моряку невозможно – я относился с особой симпатией.

Но с каждым днем преодолевать экзамены становилось все труднее – сказывалась усталость: напряжение для неокрепших мозгов было непосильным.

И вот наступил последний – одиннадцатый – экзамен по химии. Мыслительные способности крайне истощились. Они, способности, пребывали в довольно плачевном состоянии. Химия десятого класса – органическая и совершенно не похожа на неорганическую химию, которую я смутно помнил по девятому классу. Вытащив билет, я посмотрел на него, как на китайскую грамоту. Вышел к доске и не сказал ни единого слова, буквально не открыл рта. Педагоги растерялись: в лежавшем перед ними табеле – только хорошие и отличные отметки!

В общем, учителя пожалели меня. Они нарушили свой педагогический долг и поставили мне по химии тройку, за что я им, естественно, очень и очень признателен.

Таким образом, я, совершенно неожиданно для себя, сделался владельцем аттестата об окончании десятилетки. Из шестидесяти человек, которые пустились в это рискованное предприятие, до финиша добралось только восемь. Я оказался одним из этих немногих счастливцев.

Теперь можно было подавать документы в мореходку. Я послал в Одессу заявление с просьбой допустить меня к приемным испытаниям и стал ждать ответа. Однако шел сорок четвертый – военный – год. Почта работала плохо. Время летело, а ответ не приходил.

Если в ближайшие дни не будет получен конверт из Одессы, у меня пропадет год, который я выиграл лихой сдачей экзаменов за десятый класс. И я стал размышлять: «Может быть, пока, временно, стоит поучиться в каком-нибудь другом институте?»