Тараторина Даха — Равноденствие

Автор иллюстрации Ирина Василенко

– Приёмную? – не-сестра перевела взгляд на меня. – Приёмную?

– Вирке, давай обсудим это дома.

– Приёмную?!!! Я хочу, чтобы ты немедленно рассказал мне, почему нашу мать назвали приёмной!

Я беспомощно растрепал уже переставшую быть аккуратной причёску. Спутанные волосы сразу рассыпались по плечам, полезли в лицо, словно решёткой пытались удержать слова.

– Потому что ты не моя сестра, Вирке.

Я заговорил. Рассказывал честно, без утайки, выплёскивал всё, что так долго мечтал и не мог сказать. Объяснялся, просил прощения, требовал покорности и умолял смириться…

– Это всё? – Вирке ровно глубоко дышала, слушая, перебирала пальцами взлохмаченные пряди. То и дело попадались особо упрямые колтуны, и она с силой вырывала их, даже не морщась.

– Это всё, что мне известно.

– И мы вроде как связаны судьбой, как гоблинова истинная пара из дешёвых романов?

Я погладил её ладонь, успокаивая. Улыбнулся как можно более ободряюще, будто сам не боялся происходящего до дрожи:

– Мне нравится, как это звучит.

Она вырвала руку:

– Неа. Нет. Не-е-е-ет! Катитесь вы! Со своими судьбами, предназначениями и извращёнными фантазиями.

Она вскочила, и я поднялся вместе с ней. Прикоснулся к мягкой, невероятно шелковистой и притягательной щеке:

– Всё хорошо, Вирке! Всё хорошо! Я тоже не верил. Но есть доказательства, книги, свидетельства…

– Доказательства чего? Того, что ты имеешь право меня трахнуть? Знаешь, на чём я вертела ваши извращенские свидетельства?!

– Извращенские? Вирке, мы даже не родня!

– Не смей приближаться ко мне!

– Ви-и-и-рке…

– Руки убери! Не трогай, сказала!

– Вирке!

Сколько же времени я мечтал об этом? Просыпался ночами, звал её, хотя прекрасно знал, что сам, спасаясь от соблазна, отправил любимую как можно дальше.

Когда лордом Ноктис де Сол стал я, ничто больше не сдерживало ужасное, постыдное желание. Я не только получил моральное право, когда отец рассказал правду, но ещё и получил власть, возможность заставить, принудить желанную женщину, когда он умер.

Смог бы я сдержаться? Не знаю. Старался, насколько хватало сил. Но как долго мучающийся от жажды усидит рядом с фонтаном, не прикасаясь к переливающейся негой шёлковой глади? Особенно если он никогда не отличался терпением.

Я заставил эту гоблинову девку заткнуться единственным возможным способом. Слишком долго мучился сам, и теперь терзал её: царапал, кусал губы, впитывал каждый вдох и хрип. Я должен был доказать ей… показать, как сильно… как много она значит для меня. Больше, чем сестра. Больше, чем кто бы то ни был! И разве я сумел бы подобрать слова? Нет. Но я целовал её. Целовал так, как ни одну из баб, с которыми пытался выгнать образ леди Ноктис де Сол из головы. Целовал сильно, больно, бесчеловечно.

И она ответила мне.

Может, я никогда и не была хорошим человеком. Может, до сих пор не исправилась. Ну ладно, запишите меня в стервы! Не так уж это важно. Заботилась о себе. Что в этом плохого? Думать о всеобщем благе и подставлять шею под меч не желала. Да и зачем? Окститесь, времена героев давно прошли! А у меня лишь имелось достаточно сил и власти для того, чтобы не притворяться тем, кем не являюсь. Когда-то имелось…

А всё, как водится, началось с мелочей и сумасшедшего лета.

– Ну так что, госпожа? Подсобите? Заплотим!

Виллан¹ в который раз смущённо утёр текущий нос рукавом, только сильнее размазывая по лицу пыль. Я брезгливо поморщилась и не стала удерживать лошадь, когда та переступила поближе к зелёной поросли и подальше от земледельца. Брать деньги из рук этого вонючего мужика? Не так уж я стеснена в средствах. Отрицательно качнула головой и завернула Скотину. Вообще-то лошадь звалась вполне пристойно. Но как, я, разумеется, не помнила, величая болезную то Живностью, то Сволочью, то Немочью. Та отвечала мне взаимностью и с похвальным упрямством старалась сбросить. Собственно, потому каждый раз перед прогулкой я и велела взнуздывать упрямицу, хотя в стойле ждало по меньшей мере пять куда менее смахивающих на меня характером кобыл: кто кого?

– Помилуйте, госпожа! На вас одна надёжа! – мужик терпеливо дождался, пока мы с Тварью выясним, кто из нас главнее, и напомнил о себе ещё раз.

– Обратитесь к кому-то менее… гм… щепетильному.

Нет, я не ханжа. По крайней мере, не настолько, чтобы отказаться от золота (или что там у них: серебро? плесневелая медь?). Просто оказалась не в настроении. На дворе лето, жара несусветная, под безумно дорогим, но столь же жарким дорожным платьем совершенно не по-дамски стекают струи пота. Ну не помрёт же тот ребёнок, в конце концов, от простуды?! А если дело совсем худо, не застеснялись бы, пришли к брату в замок. Сентиментальный дурачок выслал бы лекаря, а то и сам помчался смотреть больного. Хотя я, конечно, справлюсь быстрее и лучше. Угораздило же попасться на глаза заботливому папаше!

Сопливый мужик ухватился за стремя, чем жутко меня разозлил. Я стряхнула деревенщину. С трудом удержалась, чтобы не наподдать ногой.

– Уж третьи сутки как хворает! Жалко дитёнка, махонький же совсем! На вас одна надежда, что хочете отдам, хучь последнюю рубаху!

Вот рубахи точно не надо: провонявшая, застиранная чуть ли не до дыр и совершенно не в моём вкусе. Из таких грязных рук и деньги противны. Хотя это смотря сколько денег и смотря в какой ситуации. Как любая избалованная леди, я прекрасно понимала: хочешь оставаться столь же избалованной, предлагают монеты – бери.

– Я бы была вам очень признательна, если бы вы прекратили слюнявить мой сапог.

– Так возьмётесь? – боязливо уточнил мужик, на всякий случай, не выпуская с таким трудом захваченной ноги.

– Ничего не обещаю.

Я, рисуясь, тряхнула волосами, наслаждаясь их ежевичным блеском (якобы натуральным), и с отвращением обнаружила, что оборванец пялится с открытым ртом. Фу. Не для таких «красавцев» я днями натиралась мазями и лосьонами! Я ещё раз демонстративно поправила причёску. Скотина неспешно зашагала вдоль кромки поля, одобрительно приподнимая хвост.

– Эм… Госпожа, – так и стал столбом, остолоп. Будто без него не знала, что хороша! – Дом-то мой в той стороне…

Я молча развернула лошадь.

В замок я возвращалась торопливо, рысью². Не терпелось смыть дорожную пыль и, в первую очередь, грязь халупы, в которой довелось работать. Ещё бы это маленькое чудовище не заболело! Пыль не вытирали никак не меньше недели, а из окон постоянно сквозило. Вылечить чихающий комок не составило труда. Зельям меня никто не учил, так что, делая вид, что понимаю, что творю, я просто влила в ребёнка часть своей силы. Голова, конечно, кружилась жутко, зато какой эффект! В качестве платы, как злобная ведьма из сказок, я потребовала услугу. Любую. Будь то кусок сыра или отрубленная рука знатного дворянина. Не нуждалась я, разумеется, ни в том, ни в другом, но надо же поддерживать с таким трудом созданный образ? Хотя чего уж? Окажись образ достаточно выразительным, за помощью ко мне вовсе не решились бы обратиться. Но ещё не вечер.

Сразу за воротами подскочил сообразительный конюх, принял поводья. Я похлопала Тварь по шее (Тварь попыталась куснуть в ответ и, не успев, мстительно испортила воздух) и вытерла ладонь об услужливо протянутое полотенце. Хоть кому-то в этом доме муштра пошла на пользу. А то в конец распустились.

Быстрым шагом пересекла двор, игнорируя приветственные поклоны. Виделись. Взбежала по ступеням, путаясь в шлейфе пенулы³, стянула прямо через голову опостылевшую, но, чего греха таить, красивую тряпку. Богиня, до чего же хорошо! Когда выезжала поутру из дома, туман холодом лизал ступни, оставлял на обуви ледяные капли. Пара часов – и что я вижу? Солнце печёт, на небе ни облачка, воды с собой, ясное дело нет… Благодарная семейка предлагала, конечно, и перекусить и отхлебнуть сидра – недостойного леди напитка, но такого ароматного и свежего… Как дыхание ветра! Я отказалась, чтобы не решили, что со мной можно по-свойски. Пришлось неуклюже, неумело лезть в покосившийся старый колодец на краю селения, изварзаться мхом и перепугаться огромной бородавчатой жабы. Зато гордость не пострадала! Вроде бы…