Лоу Роберт — Воронья Кость (ЛП)

Переведено группой «Исторический роман» в 2018 году.

Книги, фильмы и сериалы.

Домашняя страница группы В Контакте: http://vk.com/translators_historicalnovel

Над переводом работали: vasso79, nvs1408, mrs_owl, YoPo, Oigene и gojungle.

Поддержите нас: подписывайтесь на нашу группу В Контакте!

Яндекс Деньги

410011291967296

WebMoney

рубли – R142755149665

доллары – Z309821822002

евро – E103339877377

PayPal

[email protected]

VISA, MASTERCARD и др.:

https://vk.com/translators_historicalnovel?w=app5727453_-76316199

Кожа, покрытая замерзшими каплями талой воды, словно потом, уже стала дряблой и пугающе бледной как воск, на ней — тёмно-жёлтые синяки и зияющие безгубыми ртами алые раны. Чёрная свернувшаяся кровь уже покрылась коркой.

Казалось, одно из мёртвых лиц озадаченно уставилось на каждого, кто смотрел в него, немой вопрос застыл в остекленевших глазах. Мех грубой шкуры, в которую он был облачен, пропитался кровью, она стекала между пальцами, отчаянно сжимающих края огромной раны на животе, будто он старался помешать синим змеям вырываться оттуда. Свалявшееся волосы торчали во все стороны, из носа сосульками свисали замёрзшие сопли.

“Слишком поздно”, — подумал Воронья Кость.

Этих низкорослых темноволосых саамов с заснеженных холмов побаивались даже норвежцы из Есваера, которые занимались китовым промыслом, охотились на моржей и белых медведей среди полярных льдов. Норвежцы знали, что саамы могли преследовать человека, а он даже не догадается об этом, пока стрела с костяным наконечником не пронзит его сердце.

И даже в открытом бою они убивают нас, подумал Воронья Кость, рубят нас, как ветки с дерева. Мертвые тела лежали неподалеку, руки скрещены на груди, лица покрыты плащами. Опытные войны, что любили прихвастнуть и посмеяться, сейчас обратились в обряженные в одежду чучела, они лежали на земле, словно недавно срубленные стволы, такие же твердые и окоченевшие на морозе.

Что до саамов, они не раз сражались с этими горными охотниками, но в первый раз видели столько мертвых тел в одном месте. Побратимы молча расхаживали между мертвецами, кто-то ворчал или бормотал, они заглядывали в лица, подталкивали трупы, иногда кто-то вставал на колени, трогая кровь или сломанную кость. Воины изо всех сил пытались не замечать странности этих воинов в звериных масках, не вспоминать зловещих историй о саамских шаманах.

Мурроу лезвием большого бородатого ирландского топора сдвинул звериную маску с лица одного из мертвецов, и высказал вслух все их страхи, покосившись на одно из распростёртых тел и поддев его ногой.

— Точно, вчера я убил этого, так и было, — сказал он.

Трое укрылись от непогоды в этой провонявшей рыбой, темной капелле[2], чувствуя, как холод пробирает их до костей, но одному из них было уже все равно — он умирал. Бросив взгляд на багровое носатое лицо обитающего здесь монаха, Дростан подумал, что, похоже, холод и вонь беспокоили того еще меньше, чем умирающего.

— Я ухожу, брат, — сказал Суэно, и его хриплый шёпот вернул Дростана обратно, туда, где лежал его друг и брат во Христе. В слабом свете светильника на рыбьем жире, было видно, как на лице умирающего поблёскивает пот.

— Ерунда, — соврал Дростан. — Завтра, когда шторм утихнет, мы спустимся к Хольмтуну, к церкви. Там нам помогут.

— Ему туда уже никак не попасть, — хриплым, как карканье чёрного ворона голосом сказал священник. Дростан гневно обернулся.

— Тише ты. Есть ли у тебя хоть капля христианского милосердия?

Монах заворчал — это могло означать усмешку или проклятие. Внезапно его хищное лицо оказалось так близко, что Дростан шарахнулся. Монах выглядел отталкивающе — немытые, свалявшиеся жесткие волосы и борода, сухая кожа, морщинистая, как потрескавшаяся земля, на лице пляшут тени. Когда он говорил, последние оставшиеся во рту зубы напоминали чёрные рунные камни.

— Я его потерял, — прохрипел монах. Блеск в его глазах погас, он поднялся и, прихрамывая на больную ногу, подошёл к очагу, в котором еле теплился огонь.

— Я его потерял, — повторил он, качая головой. — В великой снежной степи. Оно стало добычей волков, лисиц и дикарей-язычников, одевающихся в шкуры. Но нет, бог сохранит, и я найду его снова. Господь сохранит.

Дростан вздрогнул и сжался, будто свёрнутый плащ. Он знал об этом священнике лишь понаслышке, и то были недобрые слухи. Говорили, что он — тронутый умом. Мрачно шутили, что его посадили на кол, и он сбежал. К тому же этот монах — чужестранец. Дростан и так понял это, — священник говорил хриплым голосом со странным акцентом.

— Помоги тебе Бог поскорее найти его и жить с ним в мире, брат, — набожно пробормотал Дростан сквозь зубы.

Хищное лицо обернулось к нему.

— Я не брат тебе, калдей[3], — усмехнулся монах. — Я из Хаммабурга. Я верный слуга истинной церкви. Я и монах, и священник.

— А я смиренный отшельник Кали Деи, как и этот бедолага. Тем не менее, все мы здесь, брат мой, — ответил Дростан раздраженно.

Дождь хлестал по каменным стенам, влажный холодный воздух проникал снаружи и распространял вонь от светильника на рыбьем жире. Священник из Хаммабурга огляделся по сторонам, затем посмотрел вверх, словно искал Господа на крыше, а затем улыбнулся черной, гнилозубой улыбкой.

— Конечно, это не огромный зал, но мне хватает, — признался он.

— Если ты не один из нас, — сердито продолжил Дростан, пытаясь устроить Суэно поудобнее, чтобы холод не так донимал его, — что тогда ты здесь делаешь?

Он обвел рукой внутреннюю часть капеллы, почти коснувшись холодной каменной кладки одной из стен. Квадрат со стороной в рост двух с половиной высоких мужчин, сверху — низкая крыша, под которой едва ли можно стоять прямо. Обычная высокогорная часовня на острове Мэн, такие же были у Дростана и Суэно, у каждого своя. Они несли Слово божье от Кали Деи — калдеев, которые представляли островную церковь, проповедуя всем, кто стекался их послушать. Калдеи были "киновитами" — членами монастырской общины, которые вышли в мир и стали отшельниками.

А этот монах — настоящий священник из Хаммабурга, клирик, который мог проповедовать, проводить церковные службы и обучать, а еще он религиозен в полном смысле этого слова, он торжественно прославлял бога, созерцал его творения и жил отшельником. Дростана раздражало, что этот странный клирик считал себя единственным истинным священнослужителем, не разделял убеждений Кали Деи, и, похоже, совсем не обладал христианским милосердием.

Дростану пришлось смириться с этим, как и с горькими, но правдивыми словами сурового священника, — Суэно умирал. Он молча покаялся перед богом за свою гордыню.

— Я жду знамения, — произнес священник из Хаммабурга после затянувшегося молчания. — Я прогневал Господа, и я знаю, что он еще не закончил со мной. Я жду его знака.