Аксютин Евгений Иванович — Иринкины сказки

Евгений Аксютин

ИРИНКИНЫ СКАЗКИ

Иринкины сказки

Иринка у нас человек очень даже серьезный. И вопросы у нее далеко не шуточные.

— Отчего солнце желто-оранжевое, а луна не такая?..

— Почему у нас, в Заполярье, все ночь и ночь, а потом все день и день?..

— Зачем возле речки кусты такие кривые, будто зубы у бабы-Яги? А отвечать-то на все эти вопросы приходится мне! Сами понимаете, отцу туговато. Я ей толкую обо всякой всячине: и о вращении земли, и о суровых северных ветрах, и о строении вселенной — да куда там! Ни в чем ее эти разговоры не убеждают, во всех моих рассказах она не может найти понятную ей, посильную ее уму правду.

Иринка не умеет говорить неправду:

— Папка! Это что — сказки такие? Ску-у-учные!

— Скучны тебе мои сказки? Ну что же, придумай сама. Нескучные… Поговорил — забыл. А вот Иринка, оказывается, не забыла. Подходит она однажды и говорит:

— Папка, а ведь придумала!

А у меня как раз работа спешная, дело помешки не терпит.

— Обожди, — говорю, — у меня сейчас дело важное.

— И у меня важное! — топает ножкой Иринка.

Вот и слушать пришлось.

Сказка о том, как луна с солнцем поспорили

наешь, папка, было это в страшно старые времена. Теперь никто об этом не помнит…

— А тебе-то откуда известно?

Усмехнулась хитрющая:

— Я-то зна-а-ю… А ты слушай!

— Ну, ладно, слушаю…

— Тогда солнце и луна были одного цвета — си-и-и-ние…

— Позволь, почему синие?

— Я же говорила тебе, что никто-никто не помнит. Ты, папка, просто слушать не умеешь!..

Молчу.

«И вот надоело им быть одинаковыми: и днём свет синий, и ночью тоже- Вот солнце и говорит луне:

— Давай-ка, сестра, переменим цвет, а то уж очень скучно на земле людям жить…

Согласилась луна. Долго-долго они цвета выбирали — обоим хотелось поярче стать. И выбрали они жёлто-оранжевый.

Солнце говорит:

— Это мой цвет будет!

И луна говорит:

— Нет, мой!

Спорили, спорили и подрались. Да где там луне против солнышка воевать? Пришлось ей убегать.

А солнце за луной вдогонку. Вот догнало оно луну, стукнуло лучом — от нее кусочек отвалился. Еще стукнуло — еще кусочек упал. И так целых двадцать раз. Остался от луны только маленький кусочек, да и тот под елку упал. А под елкой-то Михаил Потапыч, старый медведь, девятый сон досматривал.

Искало солнце последний кусочек и опалило Потапычу шкуру. Проснулся тот, зарычал грозно:

— Ах ты, такое-сякое, зачем слабых бьешь и мне не даёшь!.

Надёрнул рукавицы, сгрёб солнце в охапку и высоко-высоко зашвырнул. Там солнце и сейчас бродит.

А луну звери по всему лесу двадцать дней собирали и кусочки один к одному складывали. Зато теперь так: солнце на небе — луна сразу в тень, чтобы солнышко не заметило. А скрылось солнце — она опять на небо, голубым светом землю заливает.

Но двадцать раз в месяц луна снова по кусочку теряет — плохо её склеили. А двадцать дней звери её снова собирают.

И теперь солнышко луну не может обидеть: высоко его Михаил Потапыч в небо забросил!»

— Вот, папка, дело-то как было!

Почесал я в затылке:

— Ничего не скажешь, — всё правильно…

Сказка о том, почему у нас в Заполярье летом день, а зимой и ночь длинны

а окошком пурга третьи сутки метёт, на улицу носа не высунешь. Скучно Иринке в окно, снегом залепленное, смотреть. Призадумалась моя дочка. Подошла ко мне, за рукав взяла, к окну подводит.

— Гляди, папка, это самый главный — Дуй-Заметайло…

— Какой Дуй-Заметайло?

— Который Теплынчика боится!

— А почему?

— На то сказка есть.

— Так расскажи!

— Ладно.

А сама за спину мою прячется.

— Чего боишься?

— А вдруг услышит, что про него говорят, да и в окошко…

— Ну, что же? Возможное дело!

Пошли на диван, сели.

— Слушай, папка…

«Жили-были на свете два ветра: южный, тёплый, его Теплынчиком назвали, да ещё был северный — сердитка, по имени Дуй-Заметайло.

Теплынчик такой ласковый был, хороший — каждого обогреет, обласкает. А уж если и расшалится, то только волосы спутает, да потом сам же и разгладит.

А Дуй-Заметайло злой был: то глаза снегом запорошит, то шапку унесет, да еще и надсмехается: — Ха-ха-ха! Ай да я, Дуй-Заметайло, — здорово ему сыпанул! Ха-ха-ха!..

А день с ночью в то время дружно жили, сутки поровну делили: двенадцать часов — дню, двенадцать — ночи. Только была у ночи противная подруга, она на Северном полюсе жила. Звали ее старуха Пурга. И вот начала она ночь подговаривать:

— Разве тебе хватает двенадцати часов?! Бери двадцать, а тому, дню, и четырех хватит. И не бойся! Я тебе в помощь Дуй-Заметайло пошлю — он сильный…

А у Теплынчика в то время старший брат заболел. Улетел Теплынчик к нему на синее теплое море. Обрадовалась ночь, и ну на день наступать! А Дуй-Заметайло у старухи Пурги снегу набрал и давай им швырять. Больно дню — стал он к югу отступать, туда, где тундра кончается. Думал он в лесу от Дуй-Заметайло укрыться.

А ночь в тундре радехонька: целых двадцать часов отдыхала!

Заплакали птицы, стали от ночи да от студеного Дуй-Заметайло следом за днем улетать. Прилетели они к синему, теплому морю, сели на скалы и плачут. Услыхал Теплынчик знакомые голоса — к птицам подлетел:

— О чем, птички, плачете? Что за беда?

Рассказали птицы все, как есть. Сильно рассердился Теплынчик, побольше тепла у солнца взял — и назад скорее: решил друга из беды выручать. Налетел на Дуй-Заметайло и давай его теснить. А тот не сдается. На сугробах острые заструги делает, чтобы тот больнее порезался.

Теплынчик и руки себе режет, и ноги ранит, а не сдается. А за Теплынчиком следом день идет, ночь гонит.

Вот так и прогнали ночь!

Только не мог Теплынчик больного брата вовсе бросить. Полетел он снова на теплое море.

А ночь с Дуй-Заметайло тут как тут — опять день теснят. Да вот так и до наших пор это дело ведется»…

Помолчали мы с Иринкой. Часы уже девять пробили— пора Иринке в постель. Наутро наступила оттепель. Подталый снежок обмяк и пожелтел. Острые вершины сугробов осели, сгладились. Глянул я в окно — как тут не улыбнуться:

— Молодец, Теплынчик!..

Откуда снег берётся?

ихие дни снежной нашей зимой — дело редкое. А все же иногда и так бывает: небо низкое, тучи — как на домах шапки надеты. И тихо-тихо. Только снежок, будто осенью листья, все кружит и кружит.

Пришла Иринка с улицы, капюшон отряхнула. Стало в прихожей мокро. Поругала ее мама для приличия.

А Иринка призадумалась. Было сухо — стало мокро. С чего бы это?..